Неточные совпадения
— Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как
подыметсяДа рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это
в воздухеЧас целый откликается…
Такие жеребцы!..
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти
в один и тот же момент: раз-раз,
поднялись над рекой и перелетели на другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась за ними Фру-Фру, но
в то самое время, как Вронский чувствовал себя на
воздухе, он вдруг увидал, почти под ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела с ним через голову).
Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность без притворства и хвастовства удержаться на той высоте, на которую она хотела
подняться; кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого мира горя, болезней, умирающих,
в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это, и поскорее захотелось на свежий
воздух,
в Россию,
в Ергушово, куда, как она узнала из письма, переехала уже ее сестра Долли с детьми.
Мы тронулись
в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все
поднималась и наконец пропадала
в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими;
воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала
в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Ему не гулялось, не ходилось, не хотелось даже
подняться вверх взглянуть на отдаленности и виды, не хотелось даже растворять окна затем, чтобы забрать свежего
воздуха в комнату, и прекрасный вид деревни, которым не мог равнодушно любоваться никакой посетитель, точно не существовал для самого хозяина.
Забив весло
в ил, он привязал к нему лодку, и оба
поднялись вверх, карабкаясь по выскакивающим из-под колен и локтей камням. От обрыва тянулась чаща. Раздался стук топора, ссекающего сухой ствол; повалив дерево, Летика развел костер на обрыве. Двинулись тени и отраженное водой пламя;
в отступившем мраке высветились трава и ветви; над костром, перевитым дымом, сверкая, дрожал
воздух.
Шествие замялось. Вокруг гроба вскипело не быстрое, но вихревое движение, и гроб — бесформенная масса красных лент, венков, цветов — как будто
поднялся выше; можно было вообразить, что его держат не на плечах, а на руках, взброшенных к небу. Со двора консерватории вышел ее оркестр, и
в серый
воздух, под низкое, серое небо мощно влилась величественная музыка марша «На смерть героя».
Рассказывая, она смотрела
в угол сада, где, между зеленью, был виден кусок крыши флигеля с закоптевшей трубой; из трубы
поднимался голубоватый дымок, такой легкий и прозрачный, как будто это и не дым, а гретый
воздух. Следя за взглядом Варвары, Самгин тоже наблюдал, как струится этот дымок, и чувствовал потребность говорить о чем-нибудь очень простом, житейском, но не находил о чем; говорила Варвара...
По внутренней лестнице
в два марша, узкой и темной,
поднялись в сумрачную комнату с низким потолком, с двумя окнами,
в углу одного из них взвизгивал жестяный вертун форточки, вгоняя
в комнату кудрявую струю морозного
воздуха.
Самгин стал слушать сбивчивую, неясную речь Макарова менее внимательно. Город становился ярче, пышнее; колокольня Ивана Великого
поднималась в небо, как палец, украшенный розоватым ногтем.
В воздухе плавал мягкий гул, разноголосо пели колокола церквей, благовестя к вечерней службе. Клим вынул часы, посмотрел на них.
Шагая по тепленьким, озорниковато запутанным переулкам, он обдумывал, что скажет Лидии, как будет вести себя, беседуя с нею; разглядывал пестрые, уютные домики с ласковыми окнами, с цветами на подоконниках. Над заборами
поднимались к солнцу ветви деревьев,
в воздухе чувствовался тонкий, сладковатый запах только что раскрывшихся почек.
Самгин решил выйти
в сад, спрятаться там, подышать
воздухом вечера; спустился с лестницы, но дверь
в сад оказалась запертой, он постоял пред нею и снова
поднялся в комнату, — там пред зеркалом стояла Марина, держа
в одной руке свечу, другою спуская с плеча рубашку.
Всюду над Москвой,
в небе, всё еще густо-черном, вспыхнули и трепетали зарева, можно было думать, что сотни медных голосов наполняют
воздух светом, а церкви
поднялись из хаоса домов золотыми кораблями сказки.
Ходил он наклонив голову, точно бык, торжественно нося свой солидный живот, левая рука его всегда играла кистью брелоков на цепочке часов, правая привычным жестом
поднималась и опускалась
в воздухе, широкая ладонь плавала
в нем, как небольшой лещ.
Cogito ergo sum — путешествую, следовательно, наслаждаюсь, перевел я на этот раз знаменитое изречение,
поднимаясь в носилках по горе и упиваясь необыкновенным
воздухом, не зная на что смотреть: на виноградники ли, на виллы, или на синее небо, или на океан.
Огромные холмы с белым гребнем, с воем толкая друг друга, встают, падают, опять встают, как будто толпа вдруг выпущенных на волю бешеных зверей дерется
в остервенении, только брызги, как дым,
поднимаются да стон носится
в воздухе.
«Каторжная», с ужасом подумала Маслова, протирая глаза и невольно вдыхая
в себя ужасно вонючий к утру
воздух, и хотела опять заснуть; уйти
в область бессознательности, но привычка страха пересилила сон, и она
поднялась и, подобрав ноги, села, оглядываясь.
В полдень погода не изменилась. Ее можно было бы описать
в двух словах: туман и дождь. Мы опять просидели весь день
в палатках. Я перечитывал свои дневники, а стрелки спали и пили чай. К вечеру
поднялся сильный ветер. Царствовавшая дотоле тишина
в природе вдруг нарушилась. Застывший
воздух пришел
в движение и одним могучим порывом сбросил с себя апатию.
Скоро нам опять пришлось лезть
в воду. Сегодня она показалась мне особенно холодной. Выйдя на противоположный берег, мы долго не могли согреться. Но вот солнышко
поднялось из-за гор и под его живительными лучами начал согреваться озябший
воздух.
Точно сговорившись, мы сделали
в воздух два выстрела, затем бросились к огню и стали бросать
в него водоросли. От костра
поднялся белый дым. «Грозный» издал несколько пронзительных свистков и повернул
в нашу сторону. Нас заметили… Сразу точно гора свалилась с плеч. Мы оба повеселели.
Она, видимо,
поднялась только для того, чтобы набрать
в легкие
воздуха, и затем скрылась совсем.
С утра погода хмурилась.
Воздух был наполнен снежной пылью. С восходом солнца
поднялся ветер, который к полудню сделался порывистым и сильным. По реке кружились снежные вихри; они зарождались неожиданно, словно сговорившись, бежали
в одну сторону и так же неожиданно пропадали. Могучие кедры глядели сурово и, раскачиваясь из стороны
в сторону, гулко шумели, словно роптали на непогоду.
Выбрав место для ночевки, я приказал Захарову и Аринину ставить палатку, а сам с Дерсу пошел на охоту. Здесь по обоим берегам реки кое-где узкой полосой еще сохранился живой лес, состоящий из осины, ольхи, кедра, тальника, березы, клена и лиственницы. Мы шли и тихонько разговаривали, он — впереди, а я — несколько сзади. Вдруг Дерсу сделал мне знак, чтобы я остановился. Я думал сначала, что он прислушивается, но скоро увидел другое: он
поднимался на носки, наклонялся
в стороны и усиленно нюхал
воздух.
Вдруг, где-то
в отдалении, раздался протяжный, звенящий, почти стенящий звук, один из тех непонятных ночных звуков, которые возникают иногда среди глубокой тишины,
поднимаются, стоят
в воздухе и медленно разносятся, наконец, как бы замирая.
Утки шумно
поднимались, «срывались» с пруда, испуганные нашим неожиданным появлением
в их владениях, выстрелы дружно раздавались вслед за ними, и весело было видеть, как эти кургузые птицы кувыркались на
воздухе, тяжко шлепались об воду.
Медведь быстро обернулся, насторожил уши и стал усиленно нюхать
воздух. Мы не шевелились. Медведь успокоился и хотел было опять приняться за еду, но Дерсу
в это время свистнул. Медведь
поднялся на задние лапы, затем спрятался за дерево и стал выглядывать оттуда одним глазом.
Птицы
поднялись на
воздух и на этот раз разлетелись
в разные стороны.
Говоря это, он прицелился и выстрелил
в одну из свиней. С ревом подпрыгнуло раненное насмерть животное, кинулось было к лесу; но тут же ткнулось мордой
в землю и начало барахтаться. Испуганные выстрелом птицы с криком
поднялись на
воздух и,
в свою очередь, испугали рыбу, которая, как сумасшедшая, взад и вперед начала носиться по протоке.
Можно было подумать, что бабочки эти случайно попали
в воду и не могли
подняться на
воздух.
Потом, с прибавлением теплоты
в воздухе, с каждым днем токует громче, дольше, горячее и, наконец, доходит до исступления: шея его распухает, перья на ней
поднимаются, как грива, брови, спрятанные во впадинках, прикрытые
в обыкновенное время тонкою, сморщенною кожицею, надуваются, выступают наружу, изумительно расширяются, и красный цвет их получает блестящую яркость.
От сопротивления
воздуха кончики маховых перьев (охотники называют их правильными) начинают сильно дрожать и производят означенный звук»] кружась
в голубой вышине весеннего
воздуха, падая из-под небес крутыми дугами книзу и быстро
поднимаясь вверх… весенняя стрельба с прилета кончилась!..
Очевидно, что ласка впилась
в шею тетерева, сидевшего на снегу, и
поднялась с ним на
воздух.
Для этого,
поднявшись с шумом и клохтаньем, она едва летит, как будто хворая или подстреленная, трясется
в воздухе почти на одном месте, беспрестанно садится и вновь
поднимается.
На одном из поворотов молодые люди остановились. Они
поднялись уже довольно высоко, и
в узкое окно, вместе с более свежим
воздухом, проникла более чистая, хотя и рассеянная струйка света. Под ней на стене, довольно гладкой
в этом месте, роились какие-то надписи. Это были по большей части имена посетителей.
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас
в дороге, скоро кончится, но ошибся. С рассветом ветер превратился
в настоящий шторм. Сильный ветер подымал тучи снегу с земли и с ревом несся вниз по долине. По
воздуху летели мелкие сучья деревьев, корье и клочки сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала и, казалось, вот-вот тоже
подымется на
воздух. На всякий случай мы привязали ее веревками от нарт за ближайшие корни и стволы деревьев.
Естественно, что во время боя оба орлана стали падать, и, когда крылья их коснулись травы, они вновь
поднялись на
воздух, описав небольшие круги, и вторично сцепились
в смертельной схватке.
В комнате не было свечей; свет поднявшейся луны косо падал
в окна; звонко трепетал чуткий
воздух; маленькая, бедная комнатка казалась святилищем, и высоко, и вдохновенно
поднималась в серебристой полутьме голова старика.
Солнце ярко светило, обливая смешавшийся кругом аналоя народ густыми золотыми пятнами. Зеленые хоругви качались, высоко поднятые иконы горели на солнце своею позолотой, из кадила дьякона синеватою кудрявою струйкой
поднимался быстро таявший
в воздухе дымок, и слышно было, как, раскачиваясь
в руке, позванивало оно медными колечками.
Действительно, под окнами господского дома время от времени точно закипала волна буруна, и
в воздухе дыбом
поднимался тысячеголосый крик.
Не успели загонщики «отлепортовать» по порядку слушавшему их служащему, как дальний конец Студеной улицы точно дрогнул, и
в воздухе рассеянной звуковой волной
поднялось тысячеголосое «ура». Но это был еще не барин, а только вихрем катилась кибитка Родиона Антоныча, который, без шляпы, потный и покрытый пылью, отчаянно махал обеими руками, выкрикивая охрипшим голосом...
Голос Павла звучал твердо, слова звенели
в воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево к домам, прислонялись к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее был Павел, и над его головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпа походила на черную птицу — широко раскинув свои крылья, она насторожилась, готовая
подняться и лететь, а Павел был ее клювом…
В этом крике было что-то суровое, внушительное. Печальная песня оборвалась, говор стал тише, и только твердые удары ног о камни наполняли улицу глухим, ровным звуком. Он
поднимался над головами людей, уплывая
в прозрачное небо, и сотрясал
воздух подобно отзвуку первого грома еще далекой грозы. Холодный ветер, все усиливаясь, враждебно нес встречу людям пыль и сор городских улиц, раздувал платье и волосы, слепил глаза, бил
в грудь, путался
в ногах…
Вдруг на площадь галопом прискакал урядник, осадил рыжую лошадь у крыльца волости и, размахивая
в воздухе нагайкой, закричал на мужика — крики толкались
в стекла окна, но слов не было слышно. Мужик встал, протянул руку, указывая вдаль, урядник прыгнул на землю, зашатался на ногах, бросил мужику повод, хватаясь руками за перила, тяжело
поднялся на крыльцо и исчез
в дверях волости…
Лишь порою кто-нибудь из них осторожно подкладывал дров
в огонь и, когда из костра
поднимались рои искр и дым, — отгонял искры и дым от женщин, помахивая
в воздухе рукой.
Сначала послышался стук и шум обвалившейся на хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло
в воздухе тучею пыли, и большая серая масса, взмахнув крыльями,
поднялась к прорехе
в крыше. Часовня на мгновение как будто потемнела. Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела из темного угла, мелькнула, распластавшись на фоне голубого неба
в пролете, и шарахнулась вон.
С помощью моего нового приятеля я
поднялся к окну. Отвязав ремень, я обвил его вокруг рамы и, держась за оба конца, повис
в воздухе. Затем, отпустив один конец, я спрыгнул на землю и выдернул ремень. Валек и Маруся ждали меня уже под стеной снаружи.
Поднялась суматоха. Все
в комнате завертелось клубком, застонало, засмеялось, затопало. Запрыгали вверх, коптя, огненные язычки ламп. Прохладный ночной
воздух ворвался из окон и трепетно дохнул на лица. Голоса штатских, уже на дворе, кричали с бессильным и злым испугом, жалобно, громко и слезливо...
Но
в спертом
воздухе закрытого со всех сторон помещения так отвратительно пахло людьми, человеческим сонным дыханием, запахом извергнутой пищи, что Елена тотчас же быстро
поднялась наверх, едва удерживая Но
в спертом
воздухе закрытого со всех сторон помещения так отвратительно пахло людьми, человеческим сонным дыханием, запахом извергнутой пищи, что Елена тотчас же быстро
поднялась наверх, едва удерживая приступ тошноты.
Тогда вся пестрая толпа сокольников рассеялась по полю. Иные с криком бросились
в перелески, другие поскакали к небольшим озерам, разбросанным как зеркальные осколки между кустами. Вскоре стаи уток
поднялись из камышей и потянулись по
воздуху.
Женщина встала и, прикрыв грудь обрывками платья, обнажив ноги, быстро пошла прочь, а из-под горы
поднялся казак, замахал
в воздухе белыми тряпками, тихонько свистнул, прислушался и заговорил веселым голоском...